От города осталась кирха и сосны рядом с ней. Дома ушедших на север местных жителей были разрушены во время боев или взорваны после, чтобы освободить место панельным пятиэтажкам и дощатым домикам частного сектора с палисадом в две сотки. Но по-прежнему благородной дугой изгибается берег бухты, с запада ограниченной лесистым островом; по-прежнему светел песок и свеж балтийский ветер; и валуны с белыми следами птичьего помета, рыбачьи сети, пахнущие водорослями, покосившийся причал из гранитных камней – все это осталось прежним. Каким и было раньше, когда этот город еще назвался Койвисто и находился в Ингерманландии, стране-призраке, стране, которую старательно стирали не только с географической карты, но и из людской памяти.
‘Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной
“Мы, оглядываясь, видим лишь руины”.
Взгляд, конечно, очень варварский. Но верный.’
(И. Бродский)
‘Видеть позади себя лишь развалины есть взгляд раба, а не свободного человека’
(Платон)
Это забытое ныне название возникло в 1019 году, когда король Швеции выдал свою дочь по имени Ингигерда за Ярослава Мудрого. В приданное Ингигерда получила тогда Ладогу и Ладожскую волость, которую с тех пор и стали называть “земля Ингегерды”, или Инкеринмаа по-фински, Инкерманланд – по-шведски, Ингерманландия или Ингрия – по-русски.
С 997 по 1944 год эти земли переходили от русских к шведам и обратно в среднем раз в столетие. Крупных военных походов и полномасштабных войн было примерно сто двадцать – каждые семь лет по деревням карел и финнов прокатывались войны смерти и разрушения, разбиваясь о до поры неприступные утесы крепостных стен редких городов.